Малгеру, которая теперь помогала Мокшафу, могла как-то влиять на положение Элеоноры в «Трансформаторе». Я нашла в «Лексиконе» слово РЕАЛИЗАЦИЯ и прочитала, что под ним понимают в «Трансформаторе»:

«Одни говорят о реализации, другие – о просветлении, и считается, что это одно и то же. По существу, это так. Мысль о необходимости просветления исходит от мысли о мраке незнания, в котором рождается и живет человек. Мир он еще как-то познает, но познать самого себя ему гораздо труднее. Буддизм этому учит и ведет человека к просветлению. И вот цель достигнута, а что дальше? Если дело этим и кончается, то ничего. Свет имеет способность слабеть и гаснуть. И потому мы здесь предпочитаем называть нашу главную цель реализацией. Это название предполагает действия. Собственные действия после просветления».

Действия были не названы, и это разочаровывало. Я вернулась на первую страницу, где был рассказ Мокшафа о Будде, взятый из одного его даршана. Там разъяснялась суть просветления:

«Вы знаете, как Будда пришел к просветлению? Сидя под деревом. Он, тогда еще Сиддхарти Гаутама, сидел под ним и наблюдал за своими мыслями и чувствами, которые порождали всевозможные крикливые желания. В результате он обнаружил, что ни одно из этих желаний не стоило того, чтобы вскочить с места и броситься его исполнять. Но никчемность своих хотений он смог обнаружить как раз потому, что на них не реагировал. Перестав реагировать на свои желания, Будда увидел, что стал меньше страдать. И понял почему. Причина большинства страданий – наши глупые, вредные, невозможные, бредовые, туфтовые желания, этот балласт, груз, хрень и лабуда. Они исходят из иллюзий и фантазий нашего глупого и заносчивого эго. Это одна из четырех благородных истин, к которым пришел Будда. И это отправной пункт правильного отношения к себе. Без этого – никуда».

Я увидела ниже заголовок БУДДИЗМ 100.0. О таком буддизме я не слышала. В качестве разъяснения опять же приводились слова Мокшафа:

«Буддизм – это не кастрюля с крышкой, какими стали некоторые буддийские традиции, – это лаборатория без стен. Войти в буддизм и экспериментировать, как это делал в свое время сам Будда, можно с любого края. И потому существует много версий буддизма, уж не меньше 99. Здесь вы будете иметь дело с нашей версией, это буддизм 100.0. По сути, это буддизм самого Будды без поздних вбросов на его территорию плюс лучшее из других традиций плюс личная свобода всех, кого интересует буддизм, что-то брать из него, а что-то – нет».

* * *

Прочитанное привело меня в некоторую растерянность. Вроде бы все в порядке, в «Трансформаторе» практиковался «буддизм самого Будды», а Будда всегда представлялся мне самым безобидным среди духовных пастырей народных масс. Но тут была еще «личная свобода что-то брать из буддизма, а что-то – нет». Это тоже замечательно, но только если такую свободу получаешь ты сам, а не какой-то козел Вася. Козлов в огород не пускают. И потому, из-за козлов, «буддизм 100.0» виделся мне очередной утопией. «Ну утопия, и что?» – спрашивала я себя. Но само это слово наводило на мысли об утопленниках, которых засосало болото.

«Лексикон» лишь добавил жужжания в моей голове, и я спрятала его в тумбочку. Будда наблюдал за своими мыслями, но я не могла. Они меня раздражали и злили, они меня изводили, я из-за них страдала.

То, что из-за собственных мыслей можно страдать, – это в буддизме было верно. Но была непонятна закономерность этого страдания. Ведь что происходит, рассуждала я: я хочу заснуть, а моя голова мне это не дает. Голова моя, но меня она почему-то не слушается. Все эти мысли об Элеоноре, а теперь еще и о буддизме – мои, и в то же время они мне не нужны. Зачем они появляются, если они мне не нужны? Вспомнился вопрос Раманы Махарши «Кто я?». Теперь он уже не выглядел дурацким.

8

Инструктаж Парджамы должен был проходить в шатре. Я пришла туда заблаговременно и увидела там опередивших меня ретритеров. Одни сидели на полу, подложив под себя одеяла из своей комнаты, у других были свои специальные подушки для медитации, взятые из дома. Купол этой круглой белой палатки поддерживали столбы, и я устроилась у одного из них. Прислонившись к нему спиной, я вытянула ноги, вдохнула полной грудью и стала смотреть на деревья, стоявшие за палаткой. Ее стенки были подняты, и со всех сторон открывался для обозрения внешний мир. Оттуда в шатер проникали солнечные лучи и птичий гомон. Никто не говорил в полный голос. Сюда входили без обуви и передвигались тихо.

Напротив входа находился подиум, накрытый белым ворсистым ковром, на нем – низкое деревянное кресло с плоской подушкой в васильковом чехле на сиденье. Это кресло со своей высокой причудливой спинкой было бы похоже на трон, если бы не его необычно короткие ножки. Коротким был и штатив микрофона, установленного перед креслом.

Появился парень в синем одеянии и стал опускать стенки палатки. Потом он зажег толстые белые и голубые свечи, поставленные вперемешку по краям подиума, и исчез. Зазвучала медленная музыка неизвестного мне происхождения, и появилась Парджама, одетая в том же стиле, что и утром, только теперь ее одеяние было полностью светло-голубым. Как бы светлее или просто добрее стал ее взгляд, которым она оглядела своих подопечных. Затем гид ретритеров села по-турецки на «трон» и заговорила.

Почти все, что говорила Парджама, влетало мне в одно ухо и вылетало из другого, пока не прозвучала главная новость: уроков тантры в этот раз не будет. В шатре поднялся гул. Парджама спокойно дождалась, когда он стих, и объяснила почему:

– Я сегодня спросила одного из вас, зачем ему тантра. Этот ретритер не стал кривить душой. «Для шикарного секса», – сказал он. Дорогие мои, тантра для шикарного секса – все равно что гиперзвуковой самолет для прогулки. Вы только начинаете учиться на пилотов. Вам нужны простые учебно-тренировочные самолеты. Сексуальное соединение энергий – не то топливо, которое им подходит. Мы давно собирались убрать из программы уроки тантры, и вот сегодня такое решение принято. Принято самим Мокшафом.

Похоже, авторитет Мокшафа был здесь абсолютной величиной, и дальнейшие разъяснения Парджамы, касавшиеся программы ретрита, были выслушаны безропотно. Последующие десять дней эти крикливые птенцы должны были осваивать только буддийскую випассана медитацию, и при этом не в ее упрощенной форме, известной как модная майндфулнесс тренировка, а в изначальном формате и с распорядком дня, которому следуют буддийские монахи.

Запрещалось всякое общение друг с другом, даже передача друг другу записок. С завтрашнего дня одна часть всех помещений отводилась мужчинам, другая – женщинам. Тем, кто приехал сюда с другом или подругой, было предписано об